Год и один день

Лучшие онлайн-игры

Ранним апрельским утром в ворота Тана с толпой поселян, направляющихся на городской рынок, вошел молодой крестьянский парень. В отличие от большинства людей, нагруженных продуктами для продажи, он шел налегке, маленьким узелком. Отделившись от рыночной толпы, он долго бродил без видимой цели среди узких улиц...

Лан — город на северо-востоке Франции — был богат и многолюден. В дни больших церковных праздников его улицы заполняла нарядная толпа, а во главе праздничной процессии шел сам епископ — важное лицо в католической церкви. Епископам уже много лет принадлежала власть над городом.

Возникнув на земле феодалов или церкви, средневековые города оказались под их властью. Сеньоры требовали от горожан многочисленные пошлины: за проход в город, за провоз товаров, за право строить дома, за право торговать. Сеньору города принадлежали право суда, военная и административная власть. Таким образом, горожане X—XIII вв. чаще всего были бесправны, как и сельские жители.

Но в городах быстрее, чем в деревне, рос дух независимости. Ведь средневековый ремесленник был собственником мастерской и созданной им продукции. Горожане не так сильно, как крестьяне, были связаны с землей. Наконец, у них были деньги — мощная сила, не уступавшая подчас мечу.

В X—XIII вв. развернулась отчаянная борьба горожан против сеньоров, за независимость, за право на самоуправление. Но феодалы без боя не уступали своих прав, приносивших им доходы.

В 1106 г. в Лан прибыл новый епископ — Годрй. В годы его жестокого правления все, что прежде так тяготило горожан,— стало невыносимым. Терпению жителей Лана пришел конец,— и в городе разразились драматические события. О них мы узнаём из описаний хронистов — современников этих событий.

...На мосту через небольшую речку молодой крестьянин увидел человека не занятого, казалось, ничем, кроме созерцания неторопливого течения воды. Поколебавшись минуту, парень ступил на мост, собираясь заговорить с незнакомцем. Но не успел он сделать и пяти шагов, как тот обратился к нему сам:

— Эй, стой! По этому мосту нельзя пройти безнаказанно.

— Я что-то не понял тебя, добрый человек — ответил крестьянин, остановившись, как вкопанный.— О чем это ты?

— Сразу видно, что ты нездешний,— улыбнулся незнакомец.— Ты должен уплатить пошлину, которую святые отцы из церкви св. Винцента получают с каждого проходящего по этому мосту. Это важное дело они поручили мне. Меня зовут Тьего, я крепостной этой церкви. А крепостные, как известно, делают то, что им приказано...

— А меня зовут Этьен...

— ...И ты пришел из деревни, причем совсем недавно.

— Откуда ты знаешь? — удивился Этьен.

— Да не стой ты как каменный. Садись, потолкуем. Признайся, небось сбежал от своего сеньора?

— От него любой бы сбежал. Совсем задушил нас поборами. Вся деревня стонет. Мало того, что мы отдаем ему большую часть урожая и всех продуктов, которые получаем в своем хозяйстве. Каждый крепостной должен еще платить поголовный налог, как будто покупаем себе право носить голову на плечах.

— Но ведь все так живут, и ничего — терпят,— сказал Тьего не то с насмешкой, не то со злостью.

— А талью — произвольный побор — все платят?

— Да почти все...

— А часто они ее платят? — разгорячился Этьен.— Вряд ли так, как в нашей деревне. У сеньора без конца находятся причины для ее сбора: то свадьба, то поход, то перестройка замка...

— Ну ладно, не сердись,— миролюбиво сказал Тьего.— Я же понимаю, что у всех крепостных жизнь несладкая.

— Но не всякий может убежать, как я,— сказал Этьен, обрадованный поддержкой нового знакомца.— Ведь я кузнец и оружейник. Где хочешь без земли прокормлюсь. А пахарю без земли никак нельзя.

— Ну, и как тебе город — нравится? — спросил Тьего с хитроватой улыбкой.

— Нравится...— протянул Этьен без особенного пыла.— Но больно много здесь чудного и непонятного.

— А что же, например, тебя удивляет?

Видя, что Тьего настроен вполне благодушно и даже, по-видимому, совсем забыл о пошлине, Этьен осмелел и решился высказаться откровенно:

— Да вот хотя бы городские улицы. Ты знаешь, после наших деревенских просторов мне кажется, что здесь совсем нет ни света, ни воздуха. Ведь кое-где от стены одного дома до стены другого руками дотянуться можно.

— Это оттого, что никому неохота понапрасну расстаться с домом, а то и с жизнью. Вот люди и строят дома только внутри городских стен, а стены-то не растянешь: они каменные. Вот и приходится лепить дома почти друг на друга.

— Послушай, Тьего, раз уж тебе не лень со мной разговаривать, скажи, а зачем это на камне или дубовой балке возле домов высечены фигуры, цветы, изображения зверей? Тоже чудно. Кому это нужно?

— Вот что значит деревня. Никак ты нашей городской жизни в толк не возьмешь,— Тьего не без удовольствия ощущал себя рядом с Этьеном опытным, знающим человеком.— Ведь у вас в деревне все друг друга знают в лицо и дом любой с закрытыми глазами могут найти. А здесь вон сколько домов! Надо как-то отличать их друг от друга. Вот, например, понадобится тебе отправить человека с письмом...

Старый Лувр. С гравюры. Лувр — замок королей Франции — находился в центре Парижа. Строительство его началось в 1204 г. В XVI в. это здание было снесено и на его месте стал воздвигаться новый Лувр.

Городская площадь. С миниатюры XIV в. В средние века городская площадь, так же как и храмы, была центром общественной жизни города. Здесь встречались горожане, обменивались новостями, обсуждали различные вопросы. На площадях велась оживленная торговля.

Средневековый город. Реконструкция. В раннем средневековье города занимали небольшую площадь и были похожи на замки. Вокруг городов возводились мощные стены с башнями. За первой стеной строилась вторая, более высокая. Город окружался рвами, которые заполнялись водой. По мере роста населения горожане начинали селиться вне первоначальных стен, рвы засыпались. Постепенно вокруг новых поселений возникали стены или другие укрепления.

— Мне? С письмом? — Этьен прыснул в кулак.

— Это я для примера сказал. Ясно, что ты неграмотный. Да и о чем тебе было там в деревне писать?..

Насмешки Тьего задели Этьена, и, осмелев, он сказал:

— А почему же в вашем городе ходят свиньи — совсем как в деревне?

— Да уж как им не блаженствовать: ведь горожане выливают помои прямо на улицу! И конечно, здесь не то, что на ваших, как ты говоришь, «деревенских просторах». У нас тесновато, ты уж извини. Однако ты вот сбежал почему-то из своих просторов...

— Я же говорил тебе, почему сбежал.— Этьен сразу сделался серьезным. За разговором он на время позабыл главную заботу, которая привела его в Лан.— Правду ли говорят, Тьего, что в городе каждый крепостной становится свободным?

— Это правда, Этьен. Тот, кто прожил здесь больше года — по крайней мере год и один день, становится лично свободным от власти своего господина.

Лицо Этьена преобразилось. Казалось, весь мир вокруг него вмиг изменился, расцвеченный яркими счастливыми красками. Он будет свободен! Свободен!

— Подожди радоваться,— погасил многокрасочное свечение голос Тьего.— Ты будешь свободен при условии, что и город Лан будет, наконец, свободен от власти злодея Годри.

— Что ты, что ты! — в страхе Этьен отшатнулся от собеседника.— Грех так говорить о епископе!

Но тут Тьего, понизив голос, начал рассказывать о епископе Годри поразительные вещи. Больше всего на свете этот священнослужитель любит войну и охоту, говорит в основном об оружии, лошадях и собаках. А когда он узнал, что один горожанин посмел осуждать его за это, Годри приказал казнить его. По распоряжению епископа неугодных ему людей пытали в его собственном доме. К тому же Годри отличался ненасытной жадностью — торопился, как сказал Тьего, обеспечить себе райскую жизнь еще на земле.

Этьен в ужасе зажал уши ладонями.

— Каков бы ни был ваш сеньор, это дурно — так говорить о епископе!

— Дурно, говоришь? — переспросил Тьего зловещим шепотом. Глаза его загорелись ненавистью.— А ты знаешь, как поступил епископ со свободами жителей Лана? Это, ты думаешь, не дурно?!

И Тьего поведал Этьену, как горожане Лана были обмануты епископом Годри. Жители города уже давно мечтали освободиться от власти епископов, во владениях которых вырос Лан. Когда-то епископы поддерживали горожан: уж очень выгодно им было получать деньги. Город исправно платил за право существовать на епископской земле. Но алчность сеньоров Лана не знала границ, они увеличивали поборы и не давали горожанам самим управлять городом. Каких только не появлялось пошлин: провозные или проходные, въездные и выездные, мостовые и подорожные...

Годри был самым жестоким и жадным. Это решили использовать горожане. Ведь у них были деньги — единственное, чем по-настоящему дорожил епископ. Три года назад после долгих и настойчивых просьб Годри соблаговолил за большие деньги и при условии получения ежегодных платежей в будущем пожаловать Лану права коммуны. Это означало, что город сможет сам решать свои дела, иметь войско, суд, собственные законы и права, в том числе право принимать беглых крепостных.

Добившийся независимости город становился все красивее и богаче. На общие средства в Лане строились общественные здания, богаче и оживленнее стал городской рынок. У Лана появились своя печать и городское знамя, которое горожане с гордостью зывешивали на башне в центре города по праздничным дням.

Но прошло время, за три года Годри полностью истратил полученные с горожан деньги и решил отнять у Тана права, которых они добились с таким трудом.

— Надо было обратиться к королю,— сказал Этьен,— я слышал, что наш король Людовик справедлив...

— Увы, епископ сумел договориться с королем. За 700 ливров серебра король согласился отнять у города права коммуны. Мы смогли предложить за свою свободу меньше — только 400 ливров...

— Так, значит, Лан не свободный город и я не буду свободным? — голос Этьена предательски задрожал.

— Если город снова окажется в полной власти епископа Годри, всякое может случиться. Кто знает, как он поведет себя по отношению к крепостным. Но поверь, меня это огорчает не меньше, чем тебя, ведь речь идет о моей свободе, Этьен: вчера истек год моей жизни в городе.

— А ты говорил, что тот, кто прожил здесь год и один день... Значит, сегодня...

— Значит, сегодня,— сказал Тьего — решающий день в моей жизни. Вот я и сижу здесь на мосту — между свободой и кабалой, между надеждой и отчаянием. Дело в том, что почтенные горожане Лана отправились сейчас во дворец епископа: может быть он согласится не отнимать свободы у города.

— А если им это не удастся? Что тогда, Тьего?

— Тогда... Ты говорил, что ты ору жейник? Тогда ты нам очень пригодишься!

...В то самое время, когда происходил этот разговор, в одном из залов епископского дворца епископ Годри беседовал со своим доверенным лицом — Ансельмом. Согнувшись в почтительном поклоне, Ансельм говорил:

— Позвольте смиренно заметить, Ваше преосвященство, что по-моему Вы напрасно столь резко говорили с почтенными горожанами Лана. Не следовало так решительно отказывать им в их стремлении к свободе.

— О каких это «горожанах» ты говоришь, Ансельм? — презрительно спросил епископ Годри.— О тех мужиках, которые были сейчас здесь и которых я приказал выгнать вон?

— Почему Вы так называете их, Ваше преосвященство?

— Да потому что для меня они были и навсегда останутся мужиками! Их отцы и деды всю жизнь пахали землю. Никто не заставлял их убегать от своих законных сеньоров и строить этот город. Но если уж они его построили, то их потомки не должны забывать, на чьей земле вырос Лан.— Годри положил на стол тяжелые кулаки.— Я имею все основания разговаривать с этими «почтенными горожанами», как с крепостными. Они делали и будут делать то, что прикажу я. И судить их буду я, и подати будут собирать с них мои люди, для меня. Завтра же начнут сбор новой подати!

Эта новая пошлина была хитроумной издевательской выдумкой самого епископа Годри. Он приказал своему казначею получить с жителей Лана деньги для уплаты королю обещанных семисот ливров по тем же нормам, по которым горожане три года назад собирали средства на приобретение своих вольностей. Таким образом, каждому горожанину приходилось теперь заплатить за потерю свободы — и притом столько же, сколько в свое время за ее приобретение! Епископ хотел, чтобы жители города как можно больнее ощутили утрату своих прав и потеряли бы всякую надежду на их возвращение.

Явно робея, Ансельм согнулся еще почтительнее и прошептал:

— Боюсь, Ваше преосвященство, что с новой пошлиной придется повременить. Иначе Вам грозит большая опасность.

Эти слова звучали зловеще и заставили епископа прислушаться.

— Мне стало известно,— продолжал Ансельм,— что горожане составили заговор и готовят бунт против Вас. И они поклялись... Мне страшно сказать это... Они поклялись убить Вас, Ваше преосвященство, если Вы откажетесь вернуть городу права коммуны.

Епископ рассмеялся, но смех его звучал не совсем естественно:

— Неужели ты думаешь, что эти мужики способны чего-то добиться своими заговорами? Да если бы мне вздумалось для забавы прищемить нос самому дерзкому из них, он не посмел бы и пикнуть. Я заставил их отказаться от столь желанных прав и теперь заставляю их замолчать.

Однако наутро епископ не решился появиться в соборе во время церковной службы. Он приказал вызвать доверенных людей из своих поместий и вооружить их. Дворец епископа был укреплен, как крепость, готовящаяся к осаде.

Прошло четыре дня, и епископ уже начал подумывать, что Ансельм напрасно смутил его покой предупреждением о заговоре. Но наутро пятого дня его разбудили громкие крики под окнами дворца. Огромная толпа горожан, вооруженных всем, что попало под руку, шла на штурм дворца. Тьего отчаянно сражался в первых рядах.

Слуги епископа осыпали штурмующих камнями, из окон дворца в горожан летели стрелы. Но ничто не могло сдержать бешеного натиска. С громкими криками «Коммуна! Коммуна!», «Смерть Годри!» жители Лана теснили слуг епископа, защищавших дворец. Наконец, выломав двери и приставив лестницу к окнам второго этажа, горожане ворвались во дворец. Однако епископ Годри самым непостижимым образом исчез. Перебегая из комнаты в комнату в поисках ненавистного Годри, Тьего столкнулся с Этьеном.

— Я рад, что ты жив, Этьен. Ну как, нравится тебе в городе? — улыбнулся Тьего.

— Нравится,— серьезно ответил Этьен.— Только вот не нравится, что не удалось познакомиться с вашим знаменитым епископом. Его нигде нет. Видимо, успел убежать во время штурма.

— Вряд ли...— ответил Тьего и задумался.— Когда мы расспрашивали слуг, один из них как-то странно кивнул. Пожалуй, он указывал на подвал. Не очень подходящее место для епископа, но надо проверить Идем со мной, Этьен.

Подвал епископа Годри был настоящим подземельем. Под мощными каменными сводами было темно и сыро, пахло плесенью.

— Тьего, не может быть, чтобы он здесь скрывался,— сказал Этьен, почему-то понизив голос.

— Но я же говорил тебе, что наш епископ необыкновенный. От него всего можно ожидать,— голос Тьего гулко разносился по подземелью.— Надо проверить содержимое этих огромных бочек.

Когда Этьен ударил дубиной по очередной бочке, раздался необычный звук — казалось, она и не пуста, и не заполнена вином, как многие другие

— Тьего, в этой бочке что-то есть'

— А может быть, кто-то? — спросил Тьего и еще раз ударил по бочке.— Эй, кто там?

В ответ донесся дрожащий голос

— Здесь сидит бедный пленник. Горожане замерли в изумлении.

Тьего нагнулся и выволок из бочки грязного дрожащего человека.

— Как это Вы, Ваше преосвященство, оказались в плену у бочки? — насмешливо спросил он.

— Господи, неужели сам епископ? — ахнул Этьен.— Но, Тьего, на этом человеке одежда слуги.

— Наверное, наш епископ наконец-то вспомнил, что он слуга господа. Только почему он служит ему в бочке? Выходите, Ваше преосвященство, жители Лана ждут Вас на площади.

— Пощадите,— взмолился Годри, забыв свою былую надменность. Он упал на колени перед теми, кого так глубоко презирал, и умолял отпустить его с миром, обещая щедро заплатить за это.

— Он думает, Этьен, что за деньги можно купить все,— сказал Тьего.— Мы тоже едва не впали в это заблуждение, полагая, что купим свободу. Но за нее, видимо, всегда надо драться. Ступайте, Ваше преосвященство, Вашу участь решат жители свободного Лана.

Тьего и Этьен присели на ступеньках лестницы, и им сразу припомнился первый день Этьена в городе, когда они так же сидели на мосту.

— Подумать только, Тьего, впереди еще почти целый год. Но потом я буду свободен,— сказал Этьен.

— Год пролетит быстро, но кто знает, какие испытания ждут нас. Иногда один, последний день в городе прожить труднее, чем целый год...